Трещина во времени - Мадлен Л`Энгл

Но Мэг не так-то легко было уговорить.

– А что ты скажешь о Кельвине? – настойчиво спросила она.

– Я ничего не собираюсь говорить о Кельвине, – рассмеялась миссис Мурри. – Он мне очень нравится, и это прекрасно, что он нашел дорогу в наш дом.

– Мама, ты еще собиралась рассказать мне про тессеракт.

– Да, – во взгляде миссис Мурри мелькнула тревога, – но не сейчас, Мэг. Не сейчас. Действительно, пойди пройдись с Кельвином. А я пойду поцелую Чарльза и присмотрю, чтобы близнецы легли спать.

Снаружи трава промокла от росы. В ярком сиянии восходящей луны поблекли звезды. Кельвин взял Мэг за руку так спокойно и по-дружески, как до сих пор удавалось одному Чарльзу Уоллесу.

– Мама расстроилась из-за тебя? – мягко спросил он.

– Не из-за меня. Но расстроилась.

– В чем дело?

– В папе.

Кельвин вел Мэг по лужайке за домом. На земле извивались длинные тени деревьев, и воздух был наполнен густым сладковатым осенним запахом. Мэг споткнулась, когда тропинка круто пошла вниз, но уверенная рука Кельвина не дала ей упасть. Они осторожно прошли между грядок с капустой, тыквами, кабачками и брокколи, посаженными близнецами. Слева над ними возвышались стебли кукурузы. Впереди открывался небольшой яблоневый сад, а дальше за низкой каменной оградой начинался лес, в котором они встретились сегодня днем. Кельвин подвел ее к ограде и уселся на камни. Его рыжие волосы отливали серебром в лунном свете, а тело пятнали причудливые тени от листьев. Он сорвал яблоко с корявой ветки и протянул его Мэг, а потом сорвал еще одно для себя.

– Расскажи мне о своем отце.

– Он ученый, физик.

– Ну да, это мы все и так знаем. И он вроде как бросил твою маму и ушел к другой женщине.

Мэг так и взвилась на месте, но Кельвин решительно схватил ее за руку и заставил снова сесть.

– Тише, милая. Я ведь не сказал ничего нового, верно?

– Нет, – буркнула Мэг, не прекращая попыток вырвать руку. – Пусти!

– Да ладно, успокойся ты. Ты знаешь, что это вранье, и я знаю, что это вранье. А если кто-то хоть раз видел твою маму и после этого еще повторяет, будто нормальный мужчина способен бросить ее и уйти к другой женщине… Что ж, это лишний раз доказывает, какие люди завистливые. Ведь так?

– Наверное, – неохотно признала Мэг, но бурлившее в ней счастье испарилось без следа, и она снова барахталась в пучине ярости и отчаяния.

– Слушай, упрямое создание! – Кельвин даже легонько встряхнул ее за плечи. – Я только хочу все для себя уяснить и отделить факты от сплетен. Твой папа – физик. Это факт?

– Да.

– Он имеет кучу всяких ученых степеней и все такое.

– Да.

– Большую часть времени он работает самостоятельно, но иногда читает лекции в высшей школе в Принстоне. Верно?

– Да.

– А еще он делал кое-что по заказу правительства, не так ли?

– Да.

– Ну вот, а дальше ты мне расскажешь сама. Потому что я больше ничего не знаю.

– Но и я больше ничего о нем не знаю! – выпалила Мэг. – Может, маме что-то известно. Этого я тоже не знаю. А то, чем он занимался, называлось… Ну, они это называли «Высшим классом».

– То есть под грифом «Совершенно секретно», да?

– Точно.

– И ты даже не догадываешься о том, что бы это могло быть?

– Нет, – Мэг тряхнула головой. – Почти ничего. Только так, одна мысль из-за его командировок.

– Ну и куда он ездил?

– Сначала за границу, в Нью-Мехико, и там мы были все вместе. Потом во Флориду, на мыс Канаверал, и там мы тоже были с ним. Но потом он стал постоянно куда-то уезжать, а мы осели здесь.

– Этот дом всегда принадлежал вам?

– Да. Но мы приезжали сюда только на лето.

– И ты не знала, куда посылают твоего папу?

– Нет. Сначала от него шло одно письмо за другим. Мама и папа каждый день обменивались новыми письмами. И мне кажется, что мама так и пишет ему по письму каждую ночь. Она бы так и отправляла их по-прежнему, но эта тетка на почте что-то проквакала по поводу горы писем, на которые все равно не отвечают.

– Наверное, они вообразили, будто твоя мама пытается его вернуть или что-то подобное, – сердито ответил Кельвин. – Они просто не в состоянии увидеть самую настоящую, искреннюю любовь даже у себя под носом. Ну ладно, проехали. Что было потом?

– Да ничего не было, – уныло призналась Мэг. – В этом-то и проблема.

– Ну, а что стало с папиными письмами?

– Они просто перестали приходить.

– И до вас не дошли никакие слухи?

– Нет, – отрезала Мэг. – Ничегошеньки, – ее голос дрожал от горя.

Между ними воцарилось молчание. Черные тени деревьев у них на коленях были такими густыми, как будто давили на них своим призрачным весом.

Наконец Кельвин как-то сухо спросил, не смея посмотреть на Мэг:

– Как ты думаешь, он мог погибнуть?

И снова Мэг взвилась, как фурия, и снова ему пришлось силком усаживать ее на место.

– Нет!!! Нам бы десять раз сообщили, если бы он погиб! Есть же телеграф и все прочее! Они всегда об этом сообщают сразу!

– Но что они вам сказали?

Мэг едва могла говорить: к горлу подступили рыдания.

– Ох, Кельвин, мама без конца пытается от них хоть чего-то добиться! Она сама несколько раз ездила в Вашингтон и все время куда-то пишет! А ей все время отвечают, что он выполняет тайную и опасную миссию и что она может им гордиться, но он пока не имеет возможности… возможности с нами связаться. И они непременно известят нас, как только будут какие-то новости.

– Мэг, ты только не бесись, но не может оказаться так, что они и сами ничего не знают?

– Этого я и боюсь больше всего, – по щеке Мэг проползла одинокая слезинка.

– Ты боишься заплакать? – ласково спросил Кельвин. – Ты ведь с ума сходишь от горя, верно? Не бойся, поплачь. Тебе станет легче.

– Я уже плакала, слишком много плакала, – дрожащим голосом призналась Мэг. – Но я должна быть как мама. Я должна сдерживать себя.

– Твоя мама – совсем другой человек, и она намного старше тебя.

– Хотела бы и я быть другой! – выпалила Мэг. – Ненавижу себя!

Кельвин осторожно снял с нее очки. Затем вынул из кармана платок и вытер ее слезы. Это молчаливое сочувствие сломило последнюю преграду: Мэг скорчилась, и слезы хлынули ручьем. Кельвин молча сидел рядом и лишь иногда робко гладил ее по голове.

– Прости, – всхлипнула наконец Мэг. – Мне ужасно жаль. Теперь ты тоже меня возненавидишь!

– Ох, Мэг, – сказал Кельвин, – ты и вправду тупица. Как ты не можешь понять, что такое чудо, как ты, я впервые встретил за долгое-долгое время?

Мэг выпрямилась, и лунный свет засверкал на ее мокром от слез лице. Без очков ее глаза поражали неожиданной красотой.

– Если Чарльз Уоллес вундеркинд, то я, скорее всего, ошибка природы, – и снова луна блеснула, на этот раз на скобках на зубах.

Похоже, она сказала так нарочно, ожидая его возражений. Но вместо этого Кельвин спросил:

– Знаешь, что я сейчас впервые увидел тебя без очков?

– Без них я слепая, как крот. У нас с папой у обоих сильная близорукость.

– Ну так вот: у тебя такие глаза, в которых можно утонуть, – сказал Кельвин. – И знаешь что? Ты, пожалуй, так и ходи лучше в очках. Потому что я вовсе не обрадуюсь, если кто-то еще увидит, какие удивительные у тебя глаза.

Мэг не сдержала довольной улыбки. Она почувствовала, что краснеет. Интересно, это можно увидеть в лунном свете?

– Ну ладно, хватит вам двоим время терять, – вдруг раздался в темноте недовольный голос. Из теней выступил Чарльз Уоллес. – Да, я за вами следил, – быстро признался он, – меньше всего мне хотелось вам помешать, но уже пора, детки, уже пора! – его голос звенел от возбуждения.

– Что пора? – удивился Кельвин.

– Мы уходим!

– Уходим? Но куда? – Мэг машинально схватила за руку Кельвина, ища поддержки.

– Если бы я знал! – ответил Чарльз Уоллес. – Но я думаю, что мы уходим искать папу.

И в этот миг из темноты перед ними словно выскочила ниоткуда пара сверкающих глаз: это луна блеснула в очках миссис Кто. Она каким-то образом оказалась рядом с Чарльзом Уоллесом, и Мэг не могла понять, как эта женщина умудрилась просто возникнуть на пустом месте. Услышав какой-то шорох за спиной, девочка резко обернулась. Там, по ту сторону каменной ограды, стояла миссис Что-такое.

– Ох, как мне надоел этот ветер! – плаксиво воскликнула миссис Что-такое, – он все время сдувает в сторону из-за всей этой одежды! – она щеголяла в той же копне шарфов и шалей, что и накануне, и стоптанные башмаки были при ней, а на плечи она накинула одну из простыней миссис Бунскомб. Пока она перебиралась через ограду, простыня зацепилась за ветку и соскользнула. Фетровая шляпа сползла на самые глаза, а другая ветка стащила с плеч розовый паланкин. – Ох, горе мне! – вздохнула старушка. – Никогда я к этому не привыкну!

Миссис Кто, кудахча, носилась кругами возле нее, и при этом казалось, что ее маленькие ножки вообще не касаются земли:

–  Сome t’è picciolfallo amaro morso! Данте. «Тебе и малый грех – укол жестокий!» – своей птичьей лапкой она поправила шляпу миссис Что-такое, сняла с ветки дерева розовый паланкин и ловко свернула простыню.